Метафизика и биология
Крах многолетних попыток создать единую теорию физических полей можно рассматривать как первый пример “отрицательного“ результата научного поиска. Если учесть, что самые блестящие умы человечества отдали этому проекту многие десятилетия жизни, то достоверность именно отрицательного итога практически не вызывает сомнений. Тем самым продемонстрирована внутренняя противоречивость и неполнота существующей научной парадигмы, одним из проявлений чего выступает отрицание тонкоматериального мира.
Не менее драматичная ситуация наблюдается в биологии. В свое время очень важную роль в ней сыграли идеи естественной эволюции. Сформировался комплекс представлений, который условно можно назвать дарвинизмом. Его краеугольным камнем является вера в то, что живые существа непрерывно изменяются под действием ненаправленных мутаций наследственности, а в результате отбора выживают самые приспособленные из них. Со временем это приводит к появлению новых видов. Всем нам известны красивые изображения генеалогического древа всего живого на Земле, где одни виды плавно отпочковываются от других, постепенно усложняя свои формы, достигая апофеоза с появлением человека. Что касается основания этого древа, где живое непосредственно соседствует с неживым, то господствовало мнение, будто в подходящем химическом растворе жизнь каким-то образом зарождается сама собой (см. Главу 19).
К нашему времени в среде самих биологов накопилось очень много существенных возражений к такому сценарию. Главное, что их объединяет, это невозможность преодолеть ни теоретически, ни экспериментально пропасть, отделяющую живую материю от неживой. Много раз возрождалась надежда, что это, наконец, будет сделано. В результате пропасть стала немного более узкой, но ничуть не менее глубокой. То же самое относится к обнаруженному разрыву в линях, которые должны бы непрерывно соединять различные виды, генетически связаные между собой. На самом деле непрерывных линий нет! И эти пропасти также оказалось нечем заполнить.
Исследователи все настойчивей провозглашают, что для возникновения жизни на нашей планете был необходим некий посторонний “жизненный порыв”. А теории дарвинизма не хватает некоего “локомотива”, который тянул бы эволюцию не в случайном, а в заданном направлении. В совокупности это заставляет оценить дарвинизм как еще один пример отрицательного результата в науке.
После того, как некоторые биологи перестали смотреть на жизнь сквозь очки дарвинизма, они начали замечать многие удивительные вещи (Глава 19).
Первое потрясающее открытие - блочный характер эволюции. Осознав, что непрерывной линии наследования все равно не получается, биологи расширили количество признаков, по которым производится систематика видов. Если раньше все сводилось к учету формы зубов (для млекопитающих), то теперь стали рассматривать еще и форму ног, черепа и т.д. Все многообразие форм каждого из этих органов может быть упорядочено в виде таблиц с достаточно четкими границами между клетками. Так вот, при возникновении нового вида воедино собираются формы из разных клеток таких таблиц. А потом уже, как из блоков, составляются организмы. Здесь важно, что начисто отсутствуют промежуточные смазанные формы, которые должны бы быть при накоплении небольших случайных нарушений наследственной информации. Более того, если все-таки задаться целью указать предка какого-либо вида, то таких предков оказывается много. Новый вид у кого-то взял форму черепа, у кого-то форму ног, у кого-то зрительный аппарат и так далее.
Но в таком случае, откуда же впервые появляются принципиально новые формы и органы? Они возникают у некоторых предшествующих видов как курьезные, необязательные добавки. Таковы были, например, первые ноги у кистеперых рыб. Они болтались где-то сбоку у хвоста и не совершали ровно никаких полезных действий. То же самое относится к первым легким и прочим органам. Это странное явление, совершенно необъяснимое с позиций дарвинизма, получило название “преадаптации”. Жизнь откуда-то узнает, какие качества ей потребуются в будущем, и загодя начинает к этому готовиться, а потом совершает скачок. Возникшие новые виды, естественно, подвергаются жесткому отбору на выживание.
Получается, что эволюция сходна с изобретательством. Каждый ее важный акт состоит в одновременном изобретении разными видами различных элементов новой организации организмов, таких как ноги, глаза, легкие, мозг и т.п. Но, будучи «изобретенными» порознь, эти элементы затем собираются у нового вида вместе, словно машина из деталей. Здесь они несут уже полную нагрузку. Не случайно так часто встречается параллелизм форм у животных самых разных видов, например, у птеродактилей, летучих мышей и птиц.
Более того, биологи приходят к заключению, что у существ, чьи клетки обладают ядрами, содержащими ДНК, эволюция почти целиком сопровождается перегруппировкой одних и тех же генов. Это означает, что в наследственном веществе очень древних животных уже содержались гены, необходимые для возникновения нынешних существ, только эти гены “спали”. Поэтому биологов не очень удивляет, что геном человека, например, мало чем отличается от генома дождевого червя.
Но этот факт имеет решающее значение, он поистине удивителен и должен оцениваться как второе важнейшее открытие, и вот почему: уже с давних пор наметилась тенденция огромного преувеличения информационной емкости наследственного вещества ДНК. Ему приписывают способность передавать будущим поколениям не только строение и внешний облик организма, но даже картины самых существенных событий, произошедших в жизни наших пращуров. С первой частью этого высказывания согласятся практически все биологи, а на второй настаивает такой авторитет в психологии, как К.Юнг, когда он пытается объяснить природу открытых им архетипов (Приложение К).
Абсурдность такого убеждения демонстрирует Р.Шелдрейк (Глава 19). Он утверждает, что полагать, будто в ДНК содержится генетическая программа организма, включая его форму, значит приписывать ДНК то, чего у нее нет. Она только управляет синтезом белков и больше ничем. ДНК не только одинакова во всех клетках тела, но она почти одинакова, как уже говорилось, даже у человека и червя. И состав белков, кстати, у них тоже почти одинаков. Потому ДНК и не может влиять на форму организма, в точности как кирпичная фабрика не может предписывать, какой именно дом следует строить. Из одних и тех же кирпичей можно создать и дворец, и тюрьму.
А если это так, а это так и есть, то официальная наука оказывается еще перед одной пропастью. Ей нечем объяснить наблюдаемый процесс формообразования и наследственности. Ведь она признала бы только вещественный агент-передатчик необходимой информации. Таковым все еще провозглашается ДНК, но его мощности для этого явно недостаточно.
Третье важнейшее открытие постдарвиновской биологии - фантастическая способность некоторых примитивнейших существ- личинок паразитов - управлять поведением своих гораздо более разумных жертв (Глава 19). Безмозглые твари не просто провоцируют гибель жертвы, а делают это так, чтобы наилучшим образом завершить свой цикл размножения. Если организатором целесообразного поведения считать нервную систему, то эти факты навсегда останутся загадкой.
Выход из этого тупика исследователи видят в признании того, что вся биосфера сознательно помогает выжить своим безмозглым, но необходимым созданиям. Отсюда остается пол шага до признания того, что сознанием и разумом обладает сама наша планета Гея. Именно так принято именовать живую ипостась Земли.
В качестве единого исполнительного механизма в биосфере, который обеспечивает и формообразование помимо ДНК, и целесообразное поведение при отсутствии развитой нервной системы, все чаще называются морфические поля. Функции ДНК при этом сводятся к роли резонатора, коммутирующего развитие зародыша с тем полем, которое соответствует данному виду. Сами морфические поля не наследуются, они проявляются непосредственно через морфический резонанс между существами одного вида. Эти поля определяют не только взаимную организацию белков и анатомию организма, но и его поведение. Они действует не только между “молекулами, кристаллами и формами жизни", но образуют “вселенскую сеть морфического резонанса среди галактик, звезд и атомов”.
Однако, идея резонанса способна объяснить только взаимную коррекцию форм внутри одного вида, но не то, каким образом возникают новые виды. Ведь она видит источник морфических полей в уже существующих биологических организмах. Тем не менее, идея о внешнем по отношению к организмам информационном факторе лежит в русле Концепции.
В ней показано, что загадка возникновения и развития биологической жизни может быть решена только при учете Падения - этой катастрофы космологического масштаба, пережитой многими человеческими микрокосмосами, но, к счастью, не всеми. То, что биологи называют эволюцией, на самом деле является чередой целенаправленных попыток вывести людей из падшего состояния. Нынешний животный вид Homo sapiens - не первый и не последний из тех, кем пораженные микрокосмосы пользовались и пользуются в качестве “всадников”. Ведь в результате Падения они лишились как негативного, так и позитивного ядер, а только в них возможно воспроизведение живого существа. Потому им просто необходимы “ездовые животные”, чтобы с их помощью замкнуть накоротко поврежденные силовые линии своих микрокосмосов.
“Ездовые животные” - это та форма, в которой в Падение были вовлечены ранее сотворенные микрокосмосы, оперирующие в 4-м, 5-м и 6-м измерениях. Таково “проклятие”, которому подверглась Земля из-за человека. Земля, или выражаясь точнее, вся сфера Творения, до Падения не знала, что такое нынешняя биологическая жизнь. Естественным населением трехмерного мира являются микрокосмосы, в которых воспроизводятся нуклоны и электроны. Из их сочетаний построены все известные нам космические объекты (Глава 17). А жизнь в нашем измерении была “организована” в качестве аварийного средства, вначале предотвратившего энергетический коллапс падших микрокосмосов, а потом давшего им возможность регенерации. То, что спасательная операция была организована в три этапа (соответственно количеству вовлеченных структур из 4, 5 и 6 измерений), подтверждается биохимиками, установившими, что на Земле за время существования жизни сменили друг друга три совершенно разных биосферы. Каждый раз это сопровождалось качественным усложнением живых организмов (Глава 19).
В Концепции показано, что носителем каждого биологического вида является одно вполне определенное ядро многомерного микрокосмоса. Этим объясняется резкая генетическая граница между видами.
Чтобы живые существа могли возникнуть в нашем пространстве, их “отеческие” микрокосмосы должны опустить сюда свои волокна и образовать структуры, родственные светящемуся кокону. Именно эти структуры и линии, соединяющие их с исходным ядром, исполняют функции морфических полей. Источником поля в любом случае служит не множество организмов, а их “отеческое” ядро.
“Всадники” - падшие микрокосмосы - стараются использовать лучших ездовых животных из числа тех, которые в данный момент существуют в биосфере. Вначале это были одноклеточные микроорганизмы, потом многоклеточные. Временами биосфера словно специально старается воспроизвести гигантских животных. Все выглядит так, как будто природе зачем-то нужны существа с предельно большим мозгом. Но через несколько миллионов лет они сменяются карликовыи видами. Биологи только гадают о причинах такой тенденции.
С точки зрения Концепции ясно, что носители самого крупного мозга в этот период исполняют роль “ездовых животных”. Так каждый раз падшим микрокосмосам предоставляется шанс вернуться домой. А потом эстафета передается следующему виду, а предыдущие носители приходят в равновесие с остальной биосферой.
Необходимость многократной смены “ездовых животных” объясняет существование такого неприятного феномена, как смерть. Не будь ее, падшие микрокосмосы навсегда отождествились бы с самыми примитивными биологическими видами, что означало бы увековечение Падения. Как показано в 3-й Части книги, для выхода из него необходима весьма развитая психика, способная держать под контролем эмоции. Кроме того, для понимания самой проблемы, стоящей перед падшими микрокосмосами, необходим достаточно сильный интеллект. Все это невозможно без развитого мозга.
Биологическая эволюция кажется медленной только нам, трехмерным. Как показано в Главе 18 и Приложении J, у семимерных существ, коими были первозданные люди, период “пульса” равен почти 26 миллионам лет. В пересчете на наши темпы остывание “молодой” трехмерной земли (500 млн. лет) и развитие одноклеточной жизни на ней (еще 200 млн. лет) заняло всего 27 секунд. Жизнь микрокосмосов в этот момент была спасена. Далее встала проблема их выздоровления. Итак, вся спасательная операция (4.5 млрд. лет) длится менее 3 минут. Далеко не всякая “Скорая помощь” может похвастаться такими темпами.
Нынешний носитель падшего человеческого микрокосмоса - вид Homo sapiens - только один из целой эстафеты других видов. Это видно из того, что он, во-первых, проявляет признаки гигантизма, хотя и не в пространстве, как другие виды, а во времени. Люди теперь живут в 2-3 раза дольше, чем другие млекопитающие, у которых жизненный ресурс измеряется 1 миллиардом сердцебиений. А во-вторых, у Homo sapiens имеются ярковыраженные признаки вида, подготовительного для следующего эволюционного скачка. Именно, наш мозг является органом, который задействован всего на несколько процентов. Более 90% его клеток явно избыточны, что никак не может быть объяснено естественным отбором. Это, по-видимому, еще один пример преадаптации.
Кто придет нам на смену, совершенно неизвестно. Но в любом случае, это произойдет не ранее, чем через несколько миллионов лет. Чем будут заполнены эти годы? Расцветом культуры, радиоактивным пеплом или горами гниющих отбросов? Никому неизвестно. А потому, нужно ценить то время, которым мы еще располагаем, и ценить то “ездовое животное”, которое у нас есть. Оно не так уж плохо себя зарекомендовало на крутых путях духовного возрождения.